Дэвид Герролд - Дело человека [Дело для настоящих мужчин]
— Когда ты их получил?
— Сегодня утром, когда ты был за терминалом. Я нашел, наконец, хорошие объективы. Взгляни на устройство их ртов.
Он поморщился. — Похоже на пасти червей.
Я пожал плечами: — Сходные эволюционные линии, мне кажется. Что еще ты видишь?
— Зубы похожи на маленькие ножи.
— Ты заметил? Зубы наклонены внутрь. Вот, смотри — сравни эти два снимка, где она ест сигарету. Когда рот открыт максимально широко, зубы стоят прямо и даже немного наружу, но когда рот закрывается, они сгибаются назад. Вот, видишь, как они работают? Раз тысяченожка откусила что-нибудь, зубы не только отрубают кусок, они толкают его в глотку. Тысяченожка не может остановиться есть — до тех пор, пока объект не закончен — потому что она не может отпустить. Каждый раз, когда она открывает рот, то автоматически делает еще один укус; каждый раз, когда закрывает — она толкает кусок в горло. Вот почему ее зубы должны молоть, рубить и резать — иначе она подавится насмерть.
— Ну, в этом я сомневаюсь, — сказал он. — Не думаю, что они способны подавиться. С подобно устроенным ртом, у них не может быть механизма глотания, который так легко мог бы убить их. Это было бы саморазрушением. Мне кажется, устройство зубов таково, что они способны крепко схватить жертву и, за неимением лучшего, отхватить хороший кусок ее — как от Луиса?
— У вас оригинальный взгляд на вещи, профессор — но я наблюдал, как она ест сигару, и именно так она использует свои зубы.
— Но, Джимбо — это же не имеет смысла. Что случится с маленьким ублюдком, который уперся в дерево?
— Он съест или умрет, — предположил я. — Вспомни, что ты учил в школе: Мать Природа плюет на слабаков.
— Хм, — сказал Тед, покачав головой. Он продолжал рассматривать фотографии. — Как ты снял эту? — Он уставился в широко открытый рот одной из тысяченожек.
— Какую? А, эту. Сквозь стекло. Вот частичка грязи на нем, она пыталась его прокусить. Из-за грязи фокусировка не очень хороша, но это единственный способ, каким я смог заглянуть ей в рот. Они быстро поняли, что не могут пройти сквозь стекло и прекратили делать выпад, когда я подносил к нему палец. Вот откуда грязь. Смотри, вот эта четче — я снял до того, как она поцарапала стекло.
Тед рассмотрел пристальнее: — Дай-ка мне лупу. Вот, смотри — что ты об этом скажешь?
— Эй! Я не замечал этого прежде — второй ряд зубов!
— М-м-м, — сказал Тед. — Удивляюсь, как она не откусывает язык.
— Это моляры!, — сказал я. — Видишь? Они не такие острые. Первый ряд — для откусывания, эти — для размалывания. И погляди — не видишь что-нибудь еще дальше?
— Э-э, я не уверен. Глубже — страшно темно.
— Мы можем оцифровать и компьютером улучшить разрешение, но не похоже ли это на третий ряд?
— Не могу сказать. Может быть.
Я глянул на него. — Тед, может, у этой штуки все зубы и зубы вниз по горлу. Поэтому они могут есть так много и такие разные вещи. К тому времени, когда еда достигнет желудка, она превращается в пульпу. Им все еще нужны сильные желудочные кислоты, но теперь еда имеет гораздо большую площадь поверхности, предоставленную действию энзимов.
— Что ж, это делает их несколько более… достоверными. — Тед улыбнулся. — Мне кажется, очень трудно доверять любому виду существа, которое ест теннисные тапочки, обои и бейсбольные мячи, не говоря о сиденьях велосипедов, подкладке пальто и кофе сержанта Келли.
— Тед, остановись! Пожалуйста.
— Ну, хорошо — они не будут пить этот кофе. Наверное, именно его используют хторры в ограде корраля, чтобы отпугнуть их — кофе сержанта Келли.
— О, нет, — сказал я. — Я не говорил тебе?
Он поднял глаза. — Что?
— Ты должен догадаться. Какая единственная вещь, которую тысяченожки не хотят есть — единственная органическая вещь.
Он открыл рот. И закрыл его.
— Правильно, — сказал я. — Использованная еда. Ни одно существо не может жить в собственных экскрементах — ведь это те вещи, которые их метаболизм не может использовать. И именно это черви кладут между двойных стен корраля. Как только тысяченожки чувствуют это, они уходят.
— Подожди минутку, парень — ты рассказываешь мне, что черви бродят вокруг, собирая помет тысяченожек для изоляции забора?
— Совсем нет. Я не говорил ничего об отбросах тысяченожек. Я просто сказал, что это были отбросы, — он открыл рот, чтобы вмешаться, но я не позволил, — и это вообще не земные отбросы. Вспомни, как мы удивлялись, что нигде не находим помета червей? Вот почему. Очевидно черви используют его, чтобы удерживать своих «цыплят» от побега. Черви и тысяченожки должны быть достаточно сходны, чтобы в этом не было никакой разницы. Что не может использовать червь, не может и тысяченожка. Протестировав помет из загона и помет тысяченожек, мы получим массу сходства. Большинство различий зависит от диеты, хотя некоторые особые энзимы не совпадают. Если бы у меня было помощнее оборудование, я установил бы более тонкие различия.
Внезапно выражение Теда стало задумчивым: — Ты записал что-нибудь?
— Сделал несколько заметок. А что?
— Я слышал, как Дюк говорил доктору Обама о тебе — о нас. Он хочет, чтобы Оби послала нас в Денвер.
— Что?
Тед повторил: — Дюк хочет, чтобы Оби послала нас в Денвер. В четверг с образцами.
Я покачал головой: — Это бессмысленно. Почему Дюк должен делать нам одолжение?
Тед присел на краешек стола. Три тысяченожки смотрели на него. Внимательными черными глазами. Мне хотелось, чтобы сетка их клетки была достаточно крепкой. Тед сказал: — Дюк не делает нам никаких одолжений. Он делает это для себя. Мы не принадлежим к его команде, а он не хочет быть нянькой. И после того, что случилось с Шоти — ну, ты понимаешь.
Я снова сел. Я чувствовал себя преданным: — Я думал… мне казалось… — Я замолк и попытался вспомнить.
— Что? — спросил Тед.
Я поднял руку: — Погоди секунду. Я пытаюсь вспомнить, что сказал Дюк. — Я покачал головой. — Угу, он не сказал ничего. Об этом — ничего. Мне показалось, что я слышал…. — я осекся.
— Слышал что?
— Не знаю. — Я был расстроен. — Я просто думал, что мы стали частью команды Специальных Сил.
Тед слез со стола, пододвинул кресло и уселся напротив: — Джим, парень, иногда ты страшно тупой. Послушай сейчас дядю Теда. Знаешь, откуда взялись эти команды Специальных Сил? Наверное, нет. Они являются — или были — совершенно секретными, натренированными до скрипа частями. Столь секретными, что даже наши собственные разведагенства не знали, что они существуют. Они созданы после Московского договора. Да, незаконно, знаю, и, кстати, ты на прошлой неделе использовал огнемет, помнишь? Он спас тебе жизнь. Предположи, для чего нужны Специальные Силы — и множество других невинно выглядящих институтов. Ты слишком крепко спал на истории, Джим, или не понимаешь. Как бы то ни было, дело в том, что эти люди жили вместе и тренировались вместе годами. И все они — эксперты в области оружия. Ты когда-нибудь видел сержанта Келли на полигоне?
— Что? Но…
— А надо бы, а может, и не надо. Ты слишком жалуешься на ее кофе. Эти люди думают и действуют, как семья. Знаешь, во что это превращает нас? Просто в парочку местных вахлаков. Мы аутсайдеры — и нет ничего, что могло бы это изменить. Как ты думаешь, почему Дюк дал нам лабораторию — практически выпихнул нас сюда? Потому что он хочет извиниться за то, что посылает нас паковаться. Вот так-то. У него будет возможность сказать, что мы слишком ценны как ученые, чтобы рисковать нами здесь в поле.
— О, — сказал я. — А мне как раз начало здесь нравиться.
— Больше, чем в Денвере?, — спросил Тед.
— Я никогда не был в Денвере.
— Поверь мне: ты полюбишь его. Он просто похож на цивилизацию. Джим, ты на самом деле хочешь остаться здесь, где ставки семь к одному, что ты кончишь в кастрюле хторров? Или ты этого не знаешь?
Я ответил не сразу. По крайней мере я понял, почему Тед так хорошо сотрудничал в последние несколько дней. Я чувствовал, словно из-под меня
выдергивают ковер. Я посмотрел на Теда. Он уставился мне в лицо, ожидая реакции.
— Черт, — сказал я. — Хотел бы я, чтобы ты не всегда был таким… убедительным.
Он пожал плечами: — Ну и что? Ты еще поблагодаришь меня в Денвере.
— Знаю. Это и раздражает больше всего!
15
Четверговый чоппер отложили до субботы, так что у нас было в запасе четыре дня — если мы уезжали. Они все еще не объявили нам. Тед сказал, что таковы армейские порядки. Если они объявят, мы будем только беспокоиться. А так нам беспокоиться не о чем.
Я тем не менее тревожился — и старался получше использовать время.
Я снял видеокамеру со шлема и установил ее перед клеткой тысяченожек. Оцифровал картинку и скормил одному из компьютеров и получил монитор активности. Программа считала число пикселов, изменившихся за секунду, записывала величину изменений, время и температуру. Когда она собрала информацию, то вычислила тренды корреляций, превратила их в кривые и сделала доступными на дисплее в постоянно обновляемых графиках.
